Алексей Соколов - Терпение дьявола [litres]
Зэк усмехнулся.
– Да мне уж Эрнестыч порассказывал. Они тут как раз что-то такое изучают. Пси-поля, телекинез, еще что-то хитро-мудрое.
– Удивляюсь, как ты соскочил?
– А я, Игорек, и не залезал никуда, чтоб соскакивать. Представь, что сидишь ты в голой хате-одиночке без оконца, где только шконарь, на котором лежать получается поджав ноги и боком. В углу дальняк без крышки. Смыв работает, когда цирику захочется, – хоть раз в час, хоть раз в сутки, а хоть и каждую минуту. И в любой момент могут на допрос вытащить. Следаки меняются, часов или хотя бы календаря в кабинете нет, сколько времени ты там, сколько в хате, сколько вообще прошло – не знаешь. Только вопросы, которые вроде бы и разные, но все равно одинаковые. Не захочешь, а запоешь. Но в натуре петь нельзя, потому что реальный расклад по чужому свисту тебе никто не сольет, а ссучиться, сам понимаешь, западло. Вот и крутишься, как вошь на гребешке, чтобы и самому не уехать, и корешей на вышку чужими ходами не отправить. – Предавшийся воспоминаниям Колода возвел глаза к потолку. – Вот это ревизоры были, да! Вашим Кашпировским недоделанным до них как опущенцу до короны. Запугать, замазать – выкусите. Пуганый Колода. И мазаный.
Слушая старого вора, Сапсан задумчиво ощупывал повязку на больной ноге.
– Значит, ревизор до тебя не добрался, – сказал он. – А как мы здесь очутились?
– Ну поначалу я тоже чуть не сдал. Башку ломит, руки-ноги сами по себе. А потом как будто резко переклинило и махом отпустило. Смотрю – Питон уже чешет куда-то, ты автомат за ствол поднял и за ним шаркаешь. Кричу – не отзываешься. Я вперед забежал, назад тебя толкаю, а у тебя в зенках порожняк стоит. Как две стеклухи в натуре. Ясен-красен, что дурит вас кто-то, как меня пытался. Ну я перо подхватил и в ляху тебе саданул. Думал, отпустит тебя хоть чуток. Ты еще шагнул, а потом – брык – и повалился. Вот и тащил тебя, пока мощей хватило. А к ночи братовья на нас вышли, Гришка с Толиком.
Сапсан удивленно вскинул брови.
– Медведь и Профессор? Это они меня сюда…
– Они, да. – Кивнул Колода. – Приволокли и почти сразу отчалили. Сказали, что за твоим шмотьем. Привет просили передать, пламенный. И взгляд у обоих был, как у дедушки Ленина, – добрый-добрый.
Думать о таком неожиданном спасении сталкеру было неприятно. Медведь со своим братом, конечно, честные бродяги. Но если Скряба рассказал им о его выходке, то как же теперь быть дальше? Вход в родной бар, скорее всего, заказан навсегда, а начинать с самого начала, потратить еще год или даже больше, чтобы снова вернуться… к чему? И надо ли к этому вообще возвращаться?
Постепенно выхватывая из памяти отдельные фрагменты произошедших событий, сталкер подступил, наконец, к самому главному.
– А что с золотом, старче? – спросил он.
Колода встал с кресла и медленно, стараясь не шуметь, подошел к двери. Прислушался. Видимо убедившись, что все в порядке, он вернулся к койке и негромко ответил:
– Пока ты на погосте в отключке валялся, я его обратно заховал и притоптал как мог. Потому что теперь, кроме тебя, никто не имеет на него права, понял?
Глядя на посуровевшее лицо старого зэка, Сапсан все же решил узнать последнее, что интересовало его в этот момент:
– Значит, в первой могиле… Да?
Колода ссутулился и сел на кровать. Немного помолчав, он шумно сглотнул воздух и прошептал:
– Родила она, Игорек. Двух сыночков мне подарила. Мы еще заранее условились, что если девочки будут, то она, а мальчонкам я сам имена дам. Вот в честь Калачянов их и назвал, а сам завязать с делишками решил накрепко. Гулять мы однажды пошли, новую коляску обкатывать. Светлана дома осталась – роды плохо дались, болела. Я ведь тогда молодой был, гордость прет. Как же – богатый папаша, два наследника. Выпил, как думал, всего ничего. Бомбила тот тоже сильно на кочерге оказался. Так и встретились мы, на перекрестке. Им ведь только месяц был…
Зэк снова умолк и зажмурился. Сквозь его стиснутые зубы прорвался не то кашель, не то всхлип. Вцепившись дрожащими пальцами в колени, Колода продолжил:
– У меня на руках они умерли. Прямо там, на дороге. Светлана до следующей ночи держалась, а потом не смогла – повесилась… На том кладбище уже давно никого не хоронили, но я замохнатил где надо, устроил, чтоб никто их не тревожил. Так все и кончилось для них. Один я, видишь, остался.
– А водитель тот? – тихо спросил Сапсан. – Сколько ему дали?
Колода открыл глаза, молча встал и направился к выходу. Уже взявшись за ручку двери, он обернулся и бесстрастным голосом ответил:
– Не дожил он до суда, вены вскрыл. Вдоль резал, как надо. Следаки сказали, что сам. Ладно, пойду я. Выздоравливай.
Он вышел.
* * *Взяв со стойки высокий пивной бокал, толстый бармен придирчиво посмотрел через него на свет висящей под потолком лампы. Бокал был чист. Как и остальные двадцать девять. Тяжело вздохнув, бармен поставил стакан на место и в который уже раз за это утро обвел скучающим взглядом пустой зал своего заведения. Может, хоть бумажка под каким-нибудь столом завалялась? Нет, все прибрано – Пашка-полотер знает свое дело.
Ничего, недолго ждать осталось. Сегодняшним вечером здесь будет шумно. Шумно и грязно. Так всегда бывает через два дня после заката Серой радуги, когда сталкеры возвращаются из разведывательных рейдов. Сейчас ведь артефактов – что грибов после дождя. Вот и шерстят бродяги посвежевшую Зону, набивают контейнеры хабаром. Как потопаешь, так и полопаешь – этот закон по обе стороны Периметра работает одинаково.
Оглянувшись в сторону кухни, из которой доносился негромкий звон посуды, бармен крикнул:
– Люда!
– Ау! – откликнулся с кухни девичий голос.
– Сегодня основным на второе эскалопы поставь!
– Хорошо, Анатолий Николаевич!
Бармен собрался отдать еще какое-то распоряжение, но в этот момент над входной дверью звякнул колокольчик. Порог заведения переступил невысокий мужчина в черной вязаной шапочке, потертой камуфляжной куртке и засаленных синих джинсах. Дав глазам привыкнуть к полутемному помещению, ранний посетитель приветственно взмахнул рукой и направился к стойке.
Глядя, как он прихрамывает на правую ногу, бармен без тени сочувствия проговорил:
– Все-таки когда-нибудь шило в заднице сведет тебя в могилу.
– И тебе доброе утро, Скряба, – ответил посетитель, садясь на высокий стул рядом со стойкой. – Чем сегодня потчуешь?
– Вчерашним борщом на первое и вчерашним бифштексом на второе. Пиво будешь?
– Нет, лучше чай, но покрепче. Только Людмилу попроси, чтоб борщ погрела.
– Само собой.
Пока посетитель ел суп, бармен неспешно давил кнопки калькулятора, сверяя свои подсчеты с толстой канцелярской книгой. Записи, конечно, еще накануне выверены и продублированы в компьютере, но сейчас все равно делать нечего, а так хоть руки заняты.
Расправившись с борщом, посетитель придвинул к себе бифштекс с гарниром из жареной картошки и спросил:
– По моим бумажкам что-нибудь приходило?
– По столовским-то? – уточнил бармен, не прерывая своего занятия. – У меня через час будет видеоконференция с Портосом. Хочешь, дождись. Вроде бы есть люди, которые не прочь маршрут по «Волхову» отработать.
– Ладно, потом сам расскажешь. – Посетитель сделал маленький глоток горячего чая из фаянсовой чашки. – «Приоритетовцы» на Черномаш вернулись?
– А куда они денутся, – ответил бармен. – Мякиш на прошлой неделе в «Изотоп» заглядывал, говорит, такие вежливые стали, что зубы сводит. Зазывальню свою и ту отключили.
– Лучше бы совсем рупоры сняли. – С этими словами посетитель отправил в рот кусок котлеты. – Им теперь про агитацию вообще думать нельзя, после такого-то позора. Если бы Григорович не засуетился, до сих пор ходили бы всем кланом под своим Дрозденко.
– Это верно, – бармен хохотнул, откладывая калькулятор в сторону, – облажался «Приоритет» на всю Зону, не скоро теперь отмоется. Пустить к рулю группировки крота Неспящих, да еще вояк в эту кашу втянуть…
– Парней жалко, – угрюмо вставил посетитель. – Двадцать три приговора все-таки.
– Это пусть на совести «Приоритета» висит, – посерьезнев, ответил бармен, – если она у них там еще осталась. Но Питбуль правильно сделал, что не начал раньше времени панику поднимать. Если бы он с неполным пасьянсом к Григоровичу заявился, тот никогда бы не поверил. И ему, кстати, тоже не поверили бы.
– Ну да. – Посетитель кивнул. – Политика штука сложная, а сталкерская жизнь штука простая. Понимаю, понимаю…
– Везде свои правила, – резким тоном оборвал его бармен. – Даже Григорович не на том уровне, чтобы их менять. Радуйся, что сам жив остался.
– Радуюсь, – равнодушно ответил посетитель, потирая больную ногу. – Я теперь, знаешь ли, всему радуюсь…
